Institute
Влияние Данте на мировую живопись
Седьмой эпизод
Влияние Данте на мировую живопись
От Сандро Ботичелли до Сальвадора Дали: как художники разных времен осмысляли произведения Данте.
Google Apple Yandex Castbox

Данте не только изобрел новую архитектуру мира. Пусть он и не ставил себе такой задачи, но его также можно считать родоначальником нескольких популярных тем и направлений в западноевропейской живописи. Некоторые из них стали действительно знаковыми и мощно повлияли на всю последующую историю изобразительного искусства: причем какие-то были актуальны в эпоху Возрождения, какие-то вдруг обрели новое дыхание в XIX веке, а некоторые возникли совсем недавно, в веке XX. 

Между Адом и Раем

Несмотря на страсть средневекового человека к ужасам и мистике, до Данте выстроенной концепции Ада просто не существовало. Да, образы Страшного суда были невероятно развиты в иконографии, но структура Ада — кто мучает, кого, за что и с какой изобретательностью — существовала только в устной средневековой традиции. 

currentPhoto.caption
1/1
Нардо ди Чоне, «Ад», росписи Капеллы Строцци, Санта-Мария Новелла, Флоренция, ок. 1360 г.

И, естественно, в иконографии вообще не существовало феномена Чистилища. Достаточно вспомнить порталы готических соборов, где по правую руку от Христа традиционной гурьбой идут в Рай праведники, а по левую кто-то большой и клыкастый увлеченно пожирает куда более выразительные фигурки грешников. Ситуация меняется только с появлением «Комедии». Кроме того, даже Рай изображали не так часто: художники вслед за евангелистами представляли его как довольно статичную конструкцию, где в вечном блаженстве и стоя навытяжку пребывали вознесенные и приближенные к Господу святые. Изображать их было не очень интересно — в отличие от адских мучений, где каждый мог дать волю фантазии. Возможно, такое внимание к Аду объясняется еще и тем, что место, где ты скорее всего окажешься, представить легче и понятнее.

Считается, что впервые Чистилище было изображено приблизительно в 1360 году во Флоренции, в капелле Строцци церкви Санта Мария Новелла: фрески принадлежат авторству Нардо ди Чоне. Здесь, в композиции, иллюстрирующей евангельские слова Христа «Приидите, благословенные Отца Моего» и «Идите от меня, проклятые» изображен полноценный дантовский Ад с жуткими и чрезвычайно подробно выписанными девятью кругами, а самое главное — с маленькой полочкой-надстройкой аккуратного Чистилища. 

 

 

 

currentPhoto.caption
1/1
Ангерран Шаронтон (Картон) «Коронование Марии», ок. 1454. Вильнёв-лез-Авиньон, Городской музей

Фра Анджелико в это время также изображает дантовскую концепцию, робкую, по анджеликовски просветленную. Более самостоятельным Чистилище становится только у провансальского художника Ангеррара Шаронтона в «Коронации Марии» — он амбициозно изображает в алтаре картезианской церкви Вильнёв-лез-Авиньон весь мир, но Чистилище здесь пока только намечено синей полосой неба под изображением Девы Марии.

Язык и кисть

Характеризовать влияние Данте на живопись можно очень легко — благо памятников осталось множество. Однако, когда мы находим выражение многозначности идей «Божественной Комедии» в бессловесной живописи, нам неизбежно приходится делать скидку на ее вторичность по отношению к тексту. 

Обычно живописное изображение сюжетов Данте — это своего рода экранизация. Художникам нравилось изображать «Ад», и тем более составлять для него схемы и даже целые мини-модели. Но как быть с Раем и Чистилищем? В живописные формы очень трудно перенести незримую, чисто литературную субстанцию смыслов — это нужно помнить, изучая иллюстративные памятники «Комедии». Тогда достоинства отдельных живописных произведений не окажутся для нас в тени несоответствия литературному оригиналу. 

Тем не менее, можно претворять в живописи не только слова и идеи. Есть один косвенный признак текста, который живопись может воплотить — он особенно хорошо заметен, если читать Данте в оригинале. Невозможно не отметить внутреннюю энергетическую насыщенность и силу его слова. Лирика вообще, в целом — это нечто расслабленное, а Данте — это скорее сжатая, насыщенная проза, плотно укомплектованная в поэтическую строфу. Это ее качество густоты и насыщенности и раскрывает живопись: действительно, как еще можно воплотить внутреннее напряжение текста, как не через цвет? Правда, нельзя сказать, что художники часто этим пользовались — и одни из самых значительных памятников живописи по «Комедии» выполнены вовсе без цвета. 

Писать «Комедию» красками или графитным карандашом  — еще не равно попытке ее интерпретировать. Художник вынужден  осознавать, что изобразить пару сцен из «Ада» —  не значит полноценно воссоздать происходящее в этих сценах. Картина становится своего рода трейлером или постером к тексту. Поэтому чаще всего в истории оставались именно те художники, которые и не собирались как можно более полно выразить Данте. Они не пытались встроить его в свою парадигму — скорее они с помощью него определяли, как по компасу, свою художественную самоценность, задаваясь вопросами в духе «Кто я? Куда я иду?»

В тексте «Комедии» достаточно ярких живописных маячков. Данте будто хочет, чтобы его сюжет зарисовали, давая между размышлениями о грехе потрясающие описания итальянских пейзажей. Пусть они играли роль аллегории — как, например, непроходимый лес в самом начале «Ада» — однако аллегорический пласт не лишает зримости видимое, и чаще всего — особенно при первом чтении — лес трактуют как просто лес. 

Итальянский язык сам по себе обладает способностью не только к омузыкаливанию мысли, но и к цветовому, живописному ее выражению. Чего стоит первый же значительный эпизод первой кантики, где Данте в нескольких строчках зримо воплощает словом зверя, ландшафт, город, страну — целую Вселенную:

Ed ecco, quasi al cominciar de l'erta,
una lonza leggera e presta molto,
che di pel macolato era coverta;
e non mi si partia dinanzi al volto,
anzi 'mpediva tanto il mio cammino,
ch'i' fui per ritornar più volte vòlto.
Temp'era dal principio del mattino,
e 'l sol montava 'n sù con quelle stelle
ch'eran con lui quando l'amor divino
mosse di prima quelle cose belle.

И вот, внизу крутого косогора,
Проворная и вьющаяся рысь,
Вся в ярких пятнах пестрого узора.
Она, кружа, мне преграждала высь,

И я не раз на крутизне опасной
Возвратным следом помышлял спастись.
Был ранний час, и солнце в тверди ясной
Сопровождали те же звезды вновь,

Что в первый раз, когда их сонм прекрасный
Божественная двинула Любовь.
currentPhoto.caption
1/1
Андреа Мантенья, «Моление о чаше». 1455, Национальная галерея в Лондоне

Мы видим: от маленького клочка земли «подножья косогора» через яркие, пастозные мазки краски на рысьей шкуре герой перводит взгляд на гору, а с нее — на солнце и звезды, на Божественную Любовь заливающую мир светом. Перспектива взгляда здесь удлиняется, обретает точку схода на горном склоне — и тут же ее вновь теряет. Подобный этому пейзаж потом можно будет увидеть у любого кватрочентиста, например, у Мантеньи в «Молении о чаше», где Христос молится на пригорке в удивительном, как бы закрученном вокруг своей оси пустынном пейзаже.

Внизу очень достоверно развалились спящие апостолы, из глубины заднего плана уже двигается процессия стражников, ну а на заднем плане видна очень необычная по форме башня или скала. Кстати, именно так в это время представляли Чистилище — оно находится на вершине горы, которая образовалась от падения Люцифера в воронку: с одной стороны Земли получилась вмятина, а с другой — холм. Почти дословно по тексту Данте здесь, в совершенно другом сюжете воплощается и серпантин дороги (мы о нем в тексте не читаем, но видим воочию), и крутой склон горы, и как распахивается пространство от правого нижнего угла к левому верхнему, где ангелы являют Христу знамение. Данте дружил с Джотто, он разбирался в живописи, знал законы выстраивания пространства — и порой, возможно, мыслил в этих категориях, пусть и подсознательно; ну а уж цветом он мыслил совершенно точно — потому что каждый круг Рая имеет свой оттенок.

Как изобразить Рай?

Одна из самых ранних (и самых лучших) итальянских иллюстрированных рукописей «Комедии» — Кодекс Арагонского короля Альфонса V: в нее входит 110 роскошнейших миниатюр. До «Комедии» такими циклами миниатюр писали только Библию, но Данте по сути создает новую Библию, только более легко читаемую, красочную и увлекательную, как приключенческий роман.

currentPhoto.caption
1/1
Джованни ди Паоло, Миниатюра к «Божественной комедии» Данте. 1440-е гг. Британская библиотека

А уже Сандро Боттичелли с помощью Данте создает настоящий эталон многочастного цикла Возрождения. Он соединяет вместе средневековую иллюминированную рукопись (средневековую книгу, украшенную красочными миниатюрами) и идеалы Возрождения — то есть свои личные идеалы.

currentPhoto.caption
1/1
Сандро Боттичелли, иллюстрация к «Божественной комедии», 1480-1495 гг., библиотека Ватикана

Боттичелли выбирает сквозной ритм движения через текст, дословно и поэпизодно следуя за путем Данте. В рисунках нет конкретного пространства, которое мы встречали у Мантеньи: оно художника просто не интересует. Дело в том, что сам жанр иллюминированной рукописи не подразумевал в то время воплощения пространственного объема. При этом быстрота пера Боттичелли, которую хорошо видно по рисунку (такое ощущение, что он не отрывал пера от листа, хотя это, конечно, не так) определяет еще одно качество цикла — импровизационность. Образы как бы возникают ровно в тот момент, как они впервые предстали перед внутренним взором художника. Первая попытка кардинально развести визуальную структуру сцен «Ада» и «Рая» — именно здесь. Насколько у Боттичелли экспрессивная беспространственность характерна для «Ада» — вот же они, летящие по воздуху содомиты, как лепестки или снежинки — настолько «правильно», в точной перспективной коробке изображено «Чистилище». «Ад» у Боттичелли уже обретает свою острую характерность, свою экспрессию, он многофигурен и в дальнейшем эта многофигурность превратится в «Страшный суд» Микеланджело. 

А вот «Рай» намеренно упрощен — порой сцена показана всего парой штрихов. Текст Данте изображает эфир, и Боттичелли буквально репродуцирует этот эфир в легких штрихах. 

Используя прием порывистой стремительной линии, Боттичелли по-своему изображает собственный, ботичелливский мир лирического и изменчивого воздуха. У Данте Рай совсем иной — он суровый, грандиозный и аскетичный. Вообще Данте мыслит, если можно так выразиться, категориями «Ада», вписывая его трагическую мощь и в «Чистилище», и в «Рай». Боттичелли же видит мироздание тонко, поэтично, растворенным в еле слышных колебаниях воздуха. 

Фактически, Рай у Ботичелли сведен к простой схеме: много раз из листа в лист кочуют фигуры Данте и Беатриче в пустой, очерченной одним широким движением сфере-планете, в пространстве воздуха и свободного Божественного дыхания. Оцените: идут лишь 80-е годы XV века — а главные выразительные средства для изображения космологической системы Данте уже найдены. Например, придумано, как можно изобразить бесконечное движение, вечность и мироздание: все это способен изобразить всего лишь пустой внутри круг, сведенный почти что к абстракции. Правда, подобное простое решение уже было изобретено, и новое ему на смену придет нескоро. 

Так, первая же интерпретация Комедии существенно обогащает суровый мир Данте, внося в него трепетность и меланхолию раннего Возрождения.

Ад, который у каждого свой

В XVI веке персонажи «Комедии» обретают плоть, объективизируются, композиция начинает понемногу мрачнеть — и вот уже совсем близко показывается Микеланджело с его рублеными фигурами суровых титанов. Высокое Возрождение больше любит человека, чем абстрактную метафорическую образность — и потому «Ад» вновь рисовать куда интереснее, как более густо населенную людьми местность. Она представляет обширное поле для экспериментов с ракурсами фигур, а четкая иерархия ужасных пыток выглядит привлекательно для гуманистов, стремившихся все объять и подвергнуть систематизации. 

currentPhoto.caption
1/1
Микеланджело, Страшный суд, 1536-1541, Алтарная стена Сикстинской капеллы в Ватикане

В начале XVI века художник Лука Синьорелли выполняет росписи капеллы Сан Брицио в соборе в Орвието — его несколько театральным Апокалипсисом вдохновится Микеланджело и напишет свой «Страшный суд». А Микеланджело — человек уже совершенно иного формата, нежели Данте. Их роднит только гениальность, монументальная проблематика и все те же идеи иерархии мира и духовного совершенства. Сикстинская капелла является воплощением «Комедии» — модели мироздания; «Страшный суд» — ничто иное, как Дантовский «Ад», в котором все громыхает, пенится и клубится людскими телами (правда, вместо Люцифера здесь в центре изображен мощный, совершенно античный Иисус Христос). Художникам высокого и позднего Ренессанса больше не интересно воплощать абстрактное поле идей Данте. Они берут самое фактурное, что у него есть — страдание и боль.

В северных европейских странах самым заинтересованным почитателем «Ада» был Ян ван дер Страт — «фламандский итальянец», скрепивший две традиции Возрождения в своих иллюстрациях. Северная живопись тщательна до дотошности: если изображать ландшафты Ада, то уж с такой леденящей душу подробностью, чтобы не оставить ни намека на метафору и иносказание. На его примере можно увидеть, как с течением времени замыслы живописцев и граверов уходили все дальше от текста Данте и оперировали только теми яркими эпизодами, которые со временем грозили перерасти в комикс.

currentPhoto.caption
1/1
Эжен Делакруа, «Ладья Данте», 1822, Париж, Лувр

Затем, после небольшого перерыва в почти два столетия, когда человечество не очень интересовали теологические изыскания, уже в XIX веке Эжен Делакруа пишет свою «Ладью Данте» — и открывает тем самым громоздкие ворота романтической живописи. Она в восторге принимается штамповать сюжеты о мучениках и грешниках, не вдаваясь в подробности теологической концепции «Комедии». Возникают многочисленные переводы «Комедии» на французский, проводятся исследования, общество вновь заряжается от этого энергетического источника — по-новому, в стиле Нового времени.

Новый Данте

В 1860-х появляются иллюстрации Густава Доре: он создает, пожалуй, самый известный цикл гравюр, которые были напечатаны в 200 с лишним изданиях. До «Комедии» он набивает руку на иллюстрациях к Байрону и Рабле. Что же сделал Доре? Он довел степень визуализации текста до совершенства. Первым из всех он совпал с Данте в ощущении мироздания и как бы совместил свои собственные видения с дантовыми. Доре пошел дальше простого иллюстрирования сюжета — и сделал не «экранизацию», а как бы новую «Комедию» на основе оригинальной. При этом у него есть все: и анатомическое совершенство персонажей, и выстраивание глубокого, как колодцы, пространства «Инферно»: Доре удается штрихом воплотить слово за счет тщательной проработки иллюстрации. Для этого пришлось совместить уже отработанную пейзажную традицию Северного Возрождения, пластику титанов Микеланджело и собственно французскую романтическую стилистику в духе Делакруа (вдобавок, Доре берет некоторые удачные световые находки из иллюстраций Джона Мартина к «Потерянному Раю» Мильтона).

currentPhoto.caption
1/1
Густав Доре, Иллюстрации к «Божественной комедии», 1860-е гг.

Через весь цикл проходит последовательный кинематографический «эффект присутствия» зрителя, а еще — ощущение гулкой тишины: даже в тех сценах, где все грохочет и гремит, герои как будто находятся в безвоздушном пространстве белого шума. Путешествие наконец обретает зримую локацию: пейзаж Доре настолько подробен, что становится активным действующим лицом. Кажется, Данте всецело бы одобрил такой подход. Потенциал изобразительных искусств давно дорос до убедительного изображения театральных эффектов, а высокий пафос поэзии требует именно такой театрализации. Критики писали, что «концепция и интерпретация происходят из одного и того же источника», и что в этом случае иллюстрация почти тождественна этому источнику тождественна. Ключевое слово здесь, конечно же, «почти»: иллюстрации Доре — это по-прежнему экранизация текста, графически воплощенный сюжет. 

Автор текста — Дина Якушевич
«Божественная комедия» цитируется в переводе М. Лозинского, остальные произведения цитируются по изданию Данте Алигьери «Малые произведения», М., «Наука», 1968. (переводы И. Голенищева-Кутузова, Е. Солоновича, А. Габричевского).